Не удивительно, что отделение будущего святителя Игнатия от отца Леонида, неудовлетворенность духовным руководством этого старца всегда воспринимались насельниками Оптиной пустыни, весьма почитавшими старца, как поступок неправильный, ошибочный, выказывающий слабость Брянчанинова, его нерешительность идти путем уничижения и полного отвержения самости. Оптинский старец Варсонофий передает слова отца Макария: «Был великий Арсений, и у нас в России был бы свой великий Арсений, если бы он пошел другой дорогой, это – Игнатий (Брянчанинов). Это был великий ум!». Сам старец Варсонофий говорил: «…путь унижений, смирения и терпения – тяжел. Многие за него брались, решались идти им и не выдерживали. Хотел идти этим путем и епископ Игнатий (Брянчанинов) и не выдержал. «…» Хотя он и считается наставником современного монашества, ибо желающий понять сущность монашества в настоящее время без его сочинений этого сделать не сможет, его сочинения дают ясное понятие об иночестве; а все-таки он не Арсений Великий. Правда, свят он, а все-таки не Арсений. У нас сохраняется предание, что батюшка отец Лев сказал про епископа Игнатия Брянчанинова: “Если бы он пошел иным путем, то был бы второй Арсений Великий”». Так что именно отрицательное мнение самого отца Леонида о поступке святителя Игнатия, когда тот отошел от него, распространилось среди последователей старца, что легко понять. Наверное, и в тех обителях, из которых уходил святой Паисий (Величковский), не удовлетворившись духовным руководством, оставалось критическое понятие об этом уходе, поступок его представлялся следствием самости и нежелания отречься вполне от своей воли.    Однако не совсем понятно, почему святитель Игнатий, оставаясь со старцем Леонидом неразлучно, был бы подобен Великому Арсению, но, разлучившись со старцем, ниспал с этой высоты? В житии преподобного Арсения Великого мы читаем, что в миру он был весьма почтенным, знатным лицом, приближенным к императору; пришедши же в монастырь, показал необыкновенное смирение. То же видим и в жизни святителя Игнатия. Арсений Великий недолго находился во всецелом послушании у своего наставника. Как следует из жизнеописания его, блаженный Иоанн Колов (в обитель которого и пришел преподобный), видя его смирение, вскоре облек святого Арсения в иночество и, обучив житию подвижническому, дал ему келию неподалеку от себя, как иноку уже твердому и опытному в добродетели. Однако, подвизаясь в посте и молитве, преподобный Арсений молился: «Господи, научи меня спастись!». В ответ он слышал голос с небес: «Арсений! Скрывайся от людей и пребывай в молчании; это корень добродетели». Внимая этому голосу, Арсений ушел из того места в глубь пустыни и построил здесь для себя небольшую келию, где пребывал всегда один. Как мы помним, с такой же молитвой к Богу обращался и святитель Игнатий, также и ему было видение, подтверждавшее его стремление к уединению, к удалению от молвы, к сокровенной внутренней жизни, после чего они с другом, испросив благословение старца, поселились уединенно в келии в монастырском саду. Но, может быть, и Великий Арсений стал бы еще более великим, если бы оставался жить при старце Иоанне, а не бежал в уединение? И зачем ему надо было молиться о том, «как спастись», не лучше ли было спросить об этом прославленного старца, который жил невдалеке? Начнем ли задавать подобные вопросы? Нет! Лучше скажем вместе с пророком: Праведных души в руце Божией (Прем. 3:1), людие же узрят и не разумеют (ср.: Прем. 4:15).    Интересно, что вышеуказанные слова преподобного Варсонофия о епископе Игнатии (Брянчанинове) приводит в своем дневнике преподобный иеромонах Никон (Беляев; 1888–1931), последний Оптинский старец. С юности отец Никон находился под постоянным и тщательным руководством старца Варсонофия. Он очень почитал писания святителя Игнатия и всегда особенно возвышенно отзывался о его трудах. Так, он записывал в своем дневнике: «Когда я читаю его сочинения, удивляюсь его прямо ангельскому уму, его дивно глубокому разумению Священного Писания. Его сочинения как-то особенно располагают к себе мое сердце, мое разумение, просвещая его истинно Евангельским светом». С книгой епископа Игнатия (Брянчанинова) «Приношение современному монашеству» отец Никон не расставался во время своего тюремного заключения в Калуге (1927). Внимательно изучая этот труд святителя в заключении, преподобноисповедник Никон на полях записывал мысли, порождаемые чтением. Перед этапом на север ему было разрешено свидание с духовными детьми. Он незаметно вложил книгу в широкий рукав монашеского ветошника духовной своей дочери, которая и вынесла ее из стен тюрьмы. Эти драгоценные записи были восприняты осиротевшими духовным чадами преподобного Никона как его духовное завещание им, как живое свидетельство его старческого подвига. Особенно интересны для нас примечания на те самые главы о послушании, которые вызывают особенные недоумения отца Доримедонта: последний старец Оптиной пустыни оставил нам вполне исчерпывающее разъяснение этих недоумений.    «Некоторые соблазняются содержанием XII и XIII глав тома 5-го, видя в них учение как бы против старчества,– пишет преподобноисповедник Никон Оптинский.– А некоторые и вообще настроены и предубеждены против сочинений Игнатия Брянчанинова. Между прочим, и в Оптиной пустыни сочинения епископа Игнатия были у некоторых старцев не в благоволении. Причина этому такова: епископ Игнатий писал вообще для всех монастырей и монахов, и писал как раз тогда, когда в Оптиной пустыни были великие старцы, был, так сказать, расцвет старчества, чего в огромном большинстве монастырей не было. Оптина пустынь была в особом, исключительном положении. При наличии духовного богатства в Оптиной пустыни сочинения епископа Игнатия не могли для ее насельников иметь того особого, важного значения, которое они имели для иноков других монастырей и даже мирян, ищущих спасения души. Неопытному новопоступившему послушнику Оптиной пустыни они (собственно, две эти статьи) могли даже и повредить, зародив в нем мысль недоверия к старцам, и отвлечь его от простосердечного им послушания во вред своему иноческому преуспеянию. Предохраняя некоторых своих духовных детей от возможности такого явления, старцы и не советовали им читать вообще сочинения епископа Игнатия, доставляя им понимание иночества с духовной стороны своим руководством и подбором другого, преимущественно святоотеческого чтения. Но для тех, кто постоянного старца не имел (а это было в большинстве монастырей), сочинения епископа Игнатия были драгоценны. Они были драгоценны и для иноков Оптиной пустыни, которые пользовались ими для иноческого своего назидания; они им не мешали быть в послушании у своих старцев, причем даже сами старцы указывали на них как на прекрасное руководство к пониманию истинного иноческого подвига. Читающий сочинения епископа Игнатия внимательно и без предубеждения ясно увидит, что они и не идут против старчества, а указывают лишь на то, что ныне истинные старцы весьма оскудели, что старца найти ныне весьма трудно и что независимо даже от того, каков старец и имеется ли он налицо,– самое житие под руководством у старца стало ныне редкостью и по многим причинам весьма затруднительным или, как выражается епископ Игнатий,– и “ не дано нашему времени, возможно лишь усвоение духа его”. Следовательно, неблаговолительное отношение некоторых старцев к сочинениям епископа Игнатия надо считать относительным и временным, ибо сочинения его вполне православны, проникнуты духом Евангелия и учением святых отцов, они достойны всякого внимания и уважения. Надо помнить, что епископ Игнатий, предостерегая от безрассудного послушания старцам, имеет в виду послушание нравственное, совершаемое в душе с целью нравственного, духовного воспитания себя, своего ума и сердца, а не послушание внешнее, потребное и необходимое во всяком общежитии иноческом и даже вообще при всяких взаимоотношениях людей, исключая из этого лишь тот случай, когда приказывается или советуется что-либо явно греховное. Это епископ Игнатий и оговорил в конце 76-й и начале 77-й страницы и на 80-й странице в примечании 3-м. Следовательно, здесь не дается никакого повода к презорству, самочинию, самосмышлению, как это может показаться при беглом и невнимательном чтении. А что нравственно душою своею и сердцем предаться в полное послушание кому-либо возможно лишь при условии уверенности в истинности преподаваемого учения, постоянно подтверждаемого и личною добродетельною жизнию учащего, согласно с духом Евангелия и святых отцов Церкви Православной,– не приходится спорить. Вообще же, о благотворности старческого руководства епископ Игнатий ясно говорит во многих местах своих сочинений, например, в 5-м томе стр. 8 п. 3, 63 в конце; 102, 149, 150, 338, 339, 459 (изд. 1886 г.). Не лишним будет заметить, что содержание вышеозначенных глав – XII и XIII – относится и к ищущим руководства (ученикам), и к руководителям (старцам). Пусть каждый берет себе в назидание то, что его касается: послушник – как следует учиться и смиряться, а руководитель – как учить. Будет польза и тому и другому. «…» Наконец, можно добавить следующее. Некоторые свое нежелание вообще слушаться (ибо слушаться – значит отказываться от своей воли, а это болезнь для сердца) прикрывают оправданием себя, что, мол, нет старцев и, следовательно, некого слушаться, и потому вообще не принимают никаких советов. Это есть уже отвержение духа послушания, про необходимость стяжания которого говорит епископ Игнатий (т. 5, с. 75 и 76). Это уже заблуждение, от которого да сохранит всех Господь. Это, можно сказать словами преподобного аввы Дорофея, есть причина всех нравственных падений вообще. К такому лукавому отношению к делу послушания сочинения епископа Игнатия не дают ни малейшего повода; такое отношение доказывает не недостаток сочинений, а злую волю человека, для которой даже подлинное слово Божие может явиться вонею смертною в смерть [ср.: 2 Кор. 2:16], как сказал святой апостол Павел. В заключение остается лишь пожелать, чтобы сочинения епископа Игнатия были внимательно читаемы и приносили благий плод».