В последней части своего трактата, которая называется «Разбор соображений ума в оправдание нового учения», святитель Феофан формулирует своё учение об ангельской природе следующим образом: «Если неограниченное, бесконечное существо не означает неограниченности пространственной, то и ограниченность существа не означает необходимо ограниченности по отношению к пространству, не требует, поэтому, чтобы существо это необходимо имело форму, чтоб обрисовывалось своими пределами и оконечностями и имело вид». На первый взгляд этот аргумент святителя Феофана кажется убедительным, но очень быстро мы вспоминаем, что хотя неограниченность и бесконечность Божия и не означают неограниченности и бесконечности Божественной природы в пространстве, но Бог обладает свойством вездеприсутствия, а значит нет такой точки в пространстве, где Бог не присутствовал бы своими нетварными энергиями. При этом, разумеется, Бог присутствует и там, где нет пространства, поскольку пространство есть один из атрибутов материи, которую Сам Бог создал «в начале» (Быт.1,1). Таким образом, выясняется, что неограниченность и бесконечность Божия означают бесконечность Бога в том числе и в пространстве, и во времени, хотя эти свойства Божия не ограничиваются ни пространством, ни временем, не зависят от них, а превосходят их. Следовательно, этот аргумент святителя Феофана начинает работать против него самого: ограниченность ангелов всё-таки означает их ограниченность по отношению к пространству. Конечно, они менее ограничены пространством, чем люди, но общий принцип тот же: когда ангел есть в одном месте, его нет в другом, когда он есть на небе, его нет на земле. В этой связи можно припомнить весьма показательный случай из жития святителя Иоанна Новгородского (XII в., память 7-го сентября). Во время ночной келейной молитвы бес начал мешать святителю Иоанну, производя шум в умывальнике. Святитель Иоанн осенил умывальник крестным знамением и, таким образом, запер там беса, из чего следует, что демон не только действовал, но и находился в тот момент в умывальнике. То же касается и души: она несомненно ограничена в пространстве. Моя душа есть только в моём теле и больше ни в каком. После смерти человека душа попадает либо в рай, либо в ад, но не может быть там и там одновременно. Небезынтересно будет заметить, что архиепископ Херсонский Никанор (Бровкович), доктор богословия и доктор философии, современник святителя Феофана, знавший его по Петербургской духовной академии, положительно утверждал, что душа человека по очертаниям совпадает с его телом: «Как чувствующее и самосознающее существо душа, несомненно, разлита по всему телу, в котором есть множество пространственных пунктов, что очевидно». Ещё один знаковый пассаж святителя Феофана: «Вместо протяжения, или как говорят, количества экстенсивного, в них качествует количество интенсивное, степень напряжения духовных сил и умственно-нравственных качеств. Такое свойство духовных существ не требует, чтобы они непременно оформлялись в пространстве, хотя деятельность их непременно должна проявляться где-либо. Они существуют, но не занимают пространства, как занимается или наполняется оно телом, а только являют своё в нём присутствие деятельностью духовных или умных сил, составляющих их сущность. Не оформляясь в пространстве, они не имеют очертаний, не имея очертаний, не имеют вида». Как можно существовать где-либо и в то же время не иметь очертаний? Это наиболее уязвимое место в представлениях святителя Феофана о природе ангелов. Указание на местопребывание, хотя и неопределенное («где-либо»), ангельской природы должно было бы предполагать наличие у нее «очертаний». Но это, в свою очередь, открывает возможность для постановки вопроса о тонкой вещественности ангелов. Святитель Феофан, вопреки мнению многих Отцов Церкви, не видит никакой возможности для постановки такого вопроса. Так образуется прореха в логических построениях святителя Феофана, которую не ему самому, никому из его последователей закрыть не удалось. В самом деле, если ангел, как существо конечное, может находиться только там, где он действует, может ли он при этом совсем не зависеть от места и не иметь очертаний? Очевидно, что нет. Если же ангел имеет очертания, то он имеет и вид, и должен из чего-то состоять, хотя его тонкая вещественность не сводится ни к одному из состояний материи. Именно поэтому, на наш взгляд, человеческая наука никогда не проникнет в природу души или ангела. Природа души и ангела нематериальна и для человека непознаваема, а о её тонкой вещественности мы можем сказать только то, что она есть, то есть существует, потому что Один лишь Бог есть Дух чистый, абсолютный и невещественный. Наконец озвучим, по общему признанию, один из сильнейших аргументов в пользу учения святителя Игнатия. Это определение Отцов VII Вселенского собора: «Что касается ангелов и архангелов и других святых сил, высших их, то кафолическая Церковь признает их разумными, но не совершенно бестелесными... только имеющими тела тонкие, воздухообразные и огнеобразные, согласно сказанному в Писании: “Творяй ангелы Своя духи и слуги Своя огнь палящ” (Евр 2, 7)». Важно отметить, что это определение Вселенского собора имело практическое значение: им обосновывалась возможность изображения ангелов на иконах. Таким образом, соблюдается общий принцип иконописного реализма – изображать можно лишь то, что было видимо людьми в действительности, в реальной жизни. Эту мысль можно и продолжить. Человеческая душа тоже «не совершенно бестелесна» и поэтому её тоже можно изображать на иконах, что и делается, например, на канонических иконах Успения Пресвятой Богородицы. Думается, надо согласиться с профессором А.И. Осиповым, который считает, что сам святитель Феофан (а не только римо-католический аббат Бержье, против которого непосредственно писал святитель Игнатий. – Д.П.) находился под сильным влиянием картезианства. Дуалистическое разделение бытия на протяжённую и мыслящую субстанции, воспринятое от Декарта философией Нового времени, является той мировоззренческой почвой, на которой строится учение святителя Феофана об абсолютной бестелесности ангелов и человеческих душ. Будучи типичным представителем системы духовного образования Русской Православной Церкви, прошедшим в ней все ступени, от воспитанника Ливенского духовного училища до профессора и ректора столичной духовной академии, святитель Феофан неизбежно должен был впитывать в себя дух той западной схоластики, под влиянием которой находилось русское православное богословие до начала XX века. В сфере Догматики он физически не мог отказаться от этой парадигмы мышления, тем более перед лицом оппонента, который вообще не имел духовного образования. Оканчивая свой трактат, святитель Феофан пишет: «Этими немногими соображениями мы и заключим наше посильное борение с новым учением, в полном желании, чтоб оно одно осталось без субъекта и исчезло, как исчезают вдали блуждающие огни, не оставив заметного следа». Сегодня, спустя более ста лет после публикации этой работы святителя Феофана, можно уверенно констатировать, что это его «полное желание» не сбылось. В фундаментальных догматических системах (см. например, 3-й том пятитомного «Опыта православного догматического богословия» епископа Сильвестра (Малеванского)), в богословских энциклопедиях и в семинарских учебниках по Догматическому богословию, с конца XIX века и по сей день, прочно укоренилось учение святителя Игнатия (Брянчанинова) об относительной бестелесности или, иначе, тонкой вещественности ангельской природы. Причём касается это не только Церкви в Отечестве, но и русского православия за рубежом. Так, например, Владимир Лосский, будучи профессором богословия в Париже, писал: «Ангелов нельзя определять термином “бесплотные духи”, даже если их так называют Отцы и богослужебные тексты. Они не являются существами “чисто духовными”. Существует некая ангельская телесность, которая может даже становиться видимой. Хотя идея бестелесности ангелов в конце концов восторжествовала на Западе с томизмом, средневековые францисканцы, в частности Бонавентура, держались противоположного мнения». Хотя, справедливости ради, надо отметить, что имели место усилия отдельных исследователей, пытавшихся доказать правоту концепции святителя Феофана Затворника против доктрины святителя Игнатия Кавказского. В качестве примера можно привести работу архиепископа Саратовского и Вольского Пимена (Хмелевского) «Христианское учение о духе, душе и теле по трудам епископа Феофана и епископа Игнатия (Брянчанинова)» (1957г.), но её богословский уровень не настолько высок, чтобы она могла иметь сколько-нибудь значительный резонанс. С другой стороны, «посильное борение» святителя Феофана явно не прошло даром. Более того, надо честно признать в этой полемике частичную правоту святителя Феофана Затворника, как это делает, например, иеромонах Серафим (Роуз): «Сам епископ Игнатий был, возможно, несколько излишне заинтересован в объяснении ангельских тел в понятиях научных знаний XIX века о газах. По этой причине возник некоторый спор между ним и епископом Феофаном Затворником, который считал необходимым подчеркнуть простую природу духов (которые, конечно, не состоят из элементарных молекул, как все газы)»]; и ещё: «Со стороны епископа Игнатия ошибкой было не то, что он придерживался именно этого учения, которое критикует епископ Феофан, а возможно такой сильный упор на телесную сторону ангельской природы и деятельности (это довольно легко может произойти при борьбе с излишним упором западных учителей на “духовность”), что иногда могло показаться, что он говорит, что ангелы и души имеют (эфирные) тела и что этот телесный аспект является частью их природы».