Настоятельница: игумения Варвара (Третьяк)
Игумения Варвара. 25 лет игуменства
В числе первых монахинь в марте 1988 года в Толгу приехала монахиня Варвара (Третьяк). Три месяца она несла послушание благочинной, затем архиепископом Ярославским и Ростовским Платоном была рукоположена в сан игумении. Сорокалетней монахине, за плечами которой был лишь опыт руководства церковным хором, предстояло устраивать женское монашеское общежитие и поднимать из руин одну из древнейших русских обителей.
Возобновление монастыря начиналось с решения насущных проблем. Надо было накормить сестер и рабочих. Чем? На первых порах тем, что подадут добрые люди. И сестры отправлялись на сборы. Кто ведро картошки подарит, кто — сетку моркови с капустой. Этим и жили.
Надо было устроить сколько-нибудь приемлимое жилье для сестер и разобрать свалки. Конечно, труда она не боялась и многое умела делать своими руками. Но масштаб работ в Толге был под силу, пожалуй, только строительному тресту. Предстояло научиться читать не только ноты, но и сметы. В грязной физической работе, которой, казалось, не будет конца, участвовала не советом, а руками. Трудилась и молилась. Первые насельницы быстро поняли, какую силу имеет ее молитва. Машина застрянет в луже, корова начнет телиться — бегут к Матушке, просят молитв. Помощь приходила всегда.
Первые годы, самые тяжелые и самые неустроенные, Матушка вспоминает как очень счастливое время. О необъяснимой радости первых лет говорят и сестры обители. Кругом разруха, жить негде, есть нечего, а в душе — праздник. В трудностях, которые им приходилось преодолевать, Господь был очень близко. Это Его незримое присутствие наполняло души монахинь такой благодатью, которую ни на что не променяешь.
Интерес к действующему женскому монастырю в Ярославсле был велик. Столь же велик был интерес и к ней, первой игумении новой России. За несколько лет молва о деятельной, энергичной, волевой, строгой настоятельнице обители широко распространилась среди ярославцев. Не занимая никаких административных постов, Матушка стала не менее известна, чем первые лица города. Имя ее навсегда соединилось с восстановленной Толгской обителью и Ярославлем.
Личность Матушки Игумении многогранна. Священники говорят о ней как о большой молитвеннице. Они видят, как самозабвенно Игумения любит храм и службу. Столько, сколько Матушка, в обители не молится никто.
Сестры ценят свою Матушку за строгость и доброту, взыскательность и милостивость. Именно такие свойства должны быть в сердце матери, желающей воспитать доброе дитя. Сестры для Матушки никак не меньше чем дочери. За каждую из них она отвечает перед Богом. Каждой помогает в ее главном деле — преображении души.
Первые монахини называют Матушку игуменией игумений. Многие из них, благодаря ее наставничеству и твердой поддержке, стали игумениями вновь открывшихся монастырей. Она помогает им не только духовно, но и хлебом насущным.
Директора заводов и предприниматели, поражаясь ее деловым качествам, видят в ней талантливого организатора. "Самым страшным директором" назвал Матушку один иностранный строитель-благодетель, не в полной мере владеющий русским языком. Это было признанием ее незаурядных деловых качеств.
Музейщики и реставраторы удивляются сочетанию в ней настойчивости и дипломатичности. Сложнейший вопрос передачи из музея в монастырь Толгской иконы Божией Матери решался с такой деликатностью, что все участники многолетнего спора остались в добрых отношениях. Она умеет слышать и слушать, смело принимать решения в спорных вопросах, сознавая всю полноту своей ответственности.
В Святой Толге во все времена искали утешения души известные люди страны. У Толгской иконы молились многие русские цари. За годы матушкиного правления в монастыре побывали Святейшие Патриархи и Президенты России, олигархи и министры, депутаты и общественные деятели. Добрыми и простыми словами она располагает к себе любого человека и каждую встречу, каждое новое знакомство обращает на пользу монастырю.
Матушка обладает удивительным свойством наставлять не наставляя. Разговор с человеком ведет так заинтересованно, словно сама нуждается в его советах. Спрашивает, спрашивает, и, отвечая на ее вопросы, собеседник неожиданно находит решение своих проблем.
Ярославский старец архимандрит Павел (Груздев) называл ее "старинной игуменией". Этим он ставил Матушку в один ряд с великими подвижниками, игуменами прежней Толги.
"Старинная игумения", как и полагается в русской обители, ни одного дела не начинает без благословения старцев. В тесном духовном общении она пребывала с протоиереем Николаем (Гурьяновым) с острова Залит, архимандритом Амвросием (Юрасовым), архимандритом Кириллом (Павловым), игуменом Косьмой, архимандритом Наумом (Байбородовым), архимандритом Михеем (Хархаровым).
Вот уже четверть века Матушка содержит огромное хозяйство монастыря в образцовом состоянии. Куда ни войдешь — в храм, трапезную, гостиницу, пекарню, мастерские — везде идеальная чистота. Общежитие установила по строгому уставу, усвоенному во время жизни в Горненском монастыре Иерусалима. "У монахини подружка — подушка", — предостерегает она инокинь от праздных разговоров. Своеволие пресекает, но проявляет терпение, ожидая исполнения своего распоряжения.
Сохранять порядок в обители сложнее, чем однажды его установить. Достаточно представить себе весь круг ее забот, чтобы понять — такая нагрузка выходит за грань человеческих возможностей. Но Матушка на вопрос, что всего тяжелее в игуменском послушании, отвечает не задумываясь: "Смирение". Одним словом объяснила суть монашества — нет важнее и труднее работы, чем работа над собственной душой.
"Я родилась в 1947 году. Время было тяжелое, семья у нас была большая — шестеро детей. Папа работал в пожарной части. Раньше пожарная часть — лошадь да бочка с водой. Он дежурил сутками. Мама обрабатывала 60 соток земли: 30 — под картошку, по 15 — под пшеницу и клевер. А мы ей во всем помогали. Я за маму ходила на работу в колхоз, собирала нежинские огурцы. На огурцы у нас все любили ходить. За другие работы ставили трудодни, а за огурцы — сразу деньги давали. Собирали, солили в бочках, огурчики эти на всю страну славились.
Папа воспитывал нас строго. Помнится такой случай. Я, как и все дети, любила погулять. Пасла как-то гусей, а рядом по полю шел комбайн. И так захотелось мне на нем прокатиться! Бросила своих гусей, залезла да поехала. Тут папа меня и увидел. Спрыгнула, а душа замерла, чувствую — попадет мне. Сколько он вел меня домой, столько хлестал ремнем. Оказывается, гуси мои в огороде соседки успели вытащить весь лук. За это получила отдельно. Пошла к маме жаловаться, а она говорит: "А я бы еще больше тебе дала". Пошла к бабушке, она очень меня любила. "Да разве можно так дите избивать?" — бабушка стала жалеть, погладила меня да еще чем-то помазала, я и успокоилась. Свободу любила в детстве: убежать, поиграть... А родители приучали нас к труду. Сами-то они работали без отдыха. Скажешь: "Мама, отдохни". Она мне всегда отвечала: "Будем отдыхать, дочь, когда помрем".
Папа был верующим человеком, постоянно ходил в храм и меня водил на клирос, чтобы я училась петь. Петь первое время совсем не умела. Стою в храме, оглядываюсь, по сторонам смотрю. Бабушки приносили в храм конфетки да крендельки, чтобы детишкам дать. Вот я и жду, не угостит ли кто. Прихожу домой — опять ремень! Папа требовал стоять в храме, как солдат на посту. А когда меня забрали на клирос, там уже не обернешься.
Когда я училась в четвертом классе, познакомилась с отцом Никифором, последователем прозорливого батюшки Лаврентия. Привела меня к нему старшая сестра. Он дал нам невиданное лакомство — пригоршню шоколада. И с тех пор я стала к сестре приставать: "Когда пойдем за конфетами?" Каждый выходной мы ходили к нему за 12 километров. Шли по путям и молились в такт шагам: "Господи, помилуй мя, грешную. Господи, помилуй мя, грешную". Батюшка тот был не простой — великий молитвенник. Идешь к нему, голова болит, а придешь — он покрестит голову, помолится, и всё проходит. Шли к нему люди с разными заботами: "Батюшка, захворала коровка, помоги". За всех молился, все в округе его знали. В советское время очень переживал за храм, чтобы не закрыли. Так мы и ходили к нему каждое воскресенье до восьмого класса.
В школе меня звали монашкой — не скроешься, все видели, что папа верующий, что меня часто водит в храм. Молилась я не только в храме, но и дома — батюшка дал мне часослов. Один раз читаю, а штор не было, и слышу, как мальчишки под окном визжат. Стали прикрывать окно платком, чтобы с улицы не было видно. Но не очень-то они меня дразнили, больше исподтишка. Я хорошо училась, они у меня все время списывали.
К батюшке Никифору приезжало много людей. Когда закрыли Троицкий монастырь, монахини разошлись по деревням. По выходным — к батюшке. За общей трапезой батюшка садился возле меня — ему дадут три кусочка, он мне один отдаст. Доедать давал. Матушка Глафира, которая ему помогала, вспоминает, что как-то сидела с отцом Никифором, а он говорит: "Открывайте двери, игумении идут". Какие игумении? Открыла, а на пороге девочки — Надя и Саша. За сколько лет предвидел! Моя сестра Надя тоже стала игуменией. А рассказала нам матушка Глафира эту историю, когда мы уже взрослымим были.
В монастырь обе хотели с детства, но тогда не принимали. Устроились на плодоовощную базу, работали там лет пять. В выходные и праздники — в монастырь. Сшили одинаковые платьица, чуть не до пят, и ходили втроем. С нами еще подружка Люба была — теперь она монахиня Нонна в Эстонии. Народ гадал, почему так ходим — то ли близнецы, то ли монашки, то ли сестры. Жили мы в общежитии. Соседки наши, девчонки, все хотели замуж, а мы жизни в миру даже не мыслили. Я мечтала о четках и монашеском уединении. Батюшка много молился, а он старец не простой — за что молится, то и будет. Может, по его молитвам я и стремилась в монастырь.
Потом мы работали в Чернигове на капроновом заводе, в сменах. Деньги платили по тем временам большие — производство было очень вредное. Жили на квартире. Отработаешь — и к батюшке. Батюшка как родной отец — погладит, поцелует в головку. Как мы его любили! К тому времени к нему еще больше людей стало ездить. Надо было всех покормить, так полагалось. Батюшка помог нам купить жилье, а часть стоимости сестра оплатила. Какая у нас радость была!
С капронового завода я уехала во Флоровский монастырь. Там поставили игуменией матушку, знакомую мне. Я ей написала, она ответила: "Приезжай. Приму". Приняла, а приписки нет. Пришлось работать почтальоном, потом – сортировщицей на почте. Но в монастырь уже ходила в подряснике, с четочками.
Принимали тогда потихонечку. Сестры были совсем другие. Труженицы. Раскатывали тесто для просфор руками, а его надо было много. Придешь вся в поту, переоденешься — и снова раскатывать. Потом я тяжело заболела и год пролежала в больнице. Поправилась батюшкиными молитвами. А когда приняла мантию, отправилась в Иерусалим. Там мне так хорошо было, словно в тех местах родилась. К тому времени мы здесь уже изрядно нагоревались — в монастырь долго не принимали. А там — свобода. Народу столько, как теперь, не было. Настоящее пустынное житие, о котором мечталось с детства. В город идешь в подряснике, и никто тебе не удивляется. К Гробу Господню пойдешь, помолишься — благодать. По святым местам ходили, где Христос родился, где крестился, где распяли Его на Голгофе, где воскрес. Такая благодать! Эту благодать чувствуешь, когда читаешь Евангелие. Через семь лет надо было уезжать. Я плакала и скорбела, так мне там было хорошо. И когда приехали в Покровский монастырь, первое время плакали по Иерусалиму. Зайдем на хоры и плачем. Монашеские послушания у меня в ту пору были разные — швея, просфорница. Но главное — регент. Народу ходило много — всегда полный храм. А через шесть лет владыка Платон забрал меня в Толгу.
Утро наше начинается с общей молитвы, после которой все благословляются на послушания. Свои послушания сестры знают. Где ходишь, там и — "Господи, помилуй". Хоть один раз в день прослезиться о грехах своих и покаяться. Господь видит, что мы все в суете. В городе — мирская суета, у нас — святая суета. А спасаться надо. Все придется оставлять и уходить... Только с Господом и умирать не страшно. С Господом везде хорошо. Без Бога, как говорят, ни до порога. Где ни бываешь, что ни делаешь, надо Бога призывать. Нам во всем помогает Матерь Божия. Мы только подумаем, а она посылает людей, через которых проблемы наши разрешаются. Как же Она нам помогает! Мы рады, что Хозяйка вернулась в свой дом. Мы у нее послушники. Да не послушники, а ослушники! Грешим и каемся. Матерь Божия, прости и помоги".