Архипастырское служение святителя Игнатия (Брянчанинова), епископа Кавказского и Черноморского

Доклад митрополита Ставропольского и Невинномысского Кирилла, ректора Ставропольской духовной семинарии, на конференции «Святитель Игнатий (Брянчанинов): 150-летие со дня преставления» (Москва,  Зал Церковных Соборов Храма Христа Спасителя,  27 мая 2017 года).

Имя епископа Игнатия (Брянчанинова) известно во всем православном мире благодаря литературным трудам, в которых запечатлелся чистейший образ его мысли и тонкое знание духовной жизни по Преданию Православной Церкви. Тем не менее, его личный монашеский и святительский подвиг еще мало изучен и лишь в общих чертах знаком широкой публике. Будучи «наставником монахов и собеседником ангелов», он, тем не менее, прославлен в лике святителей Христовых, и это еще более побуждает внимательно всмотреться в образ его архипастырского служения, которое составило вершину жизненного подвига этого великого угодника Божия. Город Ставрополь был единственной его архиерейской кафедрой, и святитель Игнатий вошел в историю именно как епископ Кавказский и Черноморский. Поэтому хотелось бы в нескольких штрихах обрисовать служение святителя в этот краткий, но значимый период его жизни.

К моменту принятия епископского сана святителю Игнатию уже исполнилось 50 лет. За спиной были годы юности в родовом вологодском имении, учеба у лучших педагогов своего времени, благоволение императора Николая I и общение в высшем свете, на литературных вечерах, где бывали Пушкин, Батюшков, Крылов и Гнедич… Глубокий и искренний монашеский порыв, который не смогли остановить ни родители, ни сам Государь; суровая школа послушания под началом святого старца Льва Оптинского; четверть века настоятельства в Троице-Сергиевой пустыни под Петербургом и превращение ее из запущенной резиденции столичного викария в образцовую во всех отношениях иноческую обитель… Святитель Игнатий был призван к епископскому служению в одной из самых неустроенных епархий Русской Церкви. «Место разгула и отваги» – так называл он Кавказ. Здесь уже сорок лет шла война, два его предшественника ушли на покой, не прослужив и десяти лет… Новый Император, новый Наместник Кавказа, новое – теперь апостольское призвание.

С прежним Наместником святитель был хорошо знаком – герой Крымской войны генерал Муравьев-Карский был его дальним родственником. Именно он подарил Ставрополю братьев Брянчаниновых – губернатора и епископа. Тогда Петр Александрович был еще вице-губернатором, и святитель писал ему перед дорогой: «Усердно желаю, чтоб ты остался в Ставрополе и чтоб нам Бог благословил потрудиться вместе для пользы Церкви Православной и тесно связанной с нею пользы отечества». Вскоре Петр станет здесь губернатором, будет трудиться в этой должности до ухода своего брата на покой и после отставки тоже примет монашеский постриг с именем Павел.

Наступил Крещенский сочельник 1858 года. Прибыв накануне, святитель Игнатий совершил свою первую Божественную литургию в теплом Спасском соборе у подножия Крепостной горы. Присутствовали все высшие военные и гражданские чины, «гора вся и улица были усеяны толпами народа, ожидавшего с нетерпением увидеть своего пастыря… светило солнце и погода была теплая», как бы подчеркивая радость праздника. Первыми словами святителя в его проповеди были: «Мир граду сему!» – и вместе с этим евангельским заветом изможденный войной Кавказ вскоре обрел и мир внешний. «Принят я очень радушно, – писал святитель о прибытии в Ставрополь, – место так понравилось, что я красивее его не видел». С монашествующей братией он делился радостью давно желанного уединения: «Здесь нет обычая у жителей посещать Архиерея иначе, как в великие праздники утром для поздравления», – с восхищением сообщал он в письме игумену Дамаскину.

Однако освобожденные от приема гостей будни архипастыря были наполнены напряженными трудами. Вклад святителя Игнатия в историю Ставрополья может сравниться только с наследием первого епископа Кавказского Иеремии (Соловьева). Уходя на покой, он был награжден орденом святой Анны I степени, но так и не увидел плоды большинства своих начинаний. Нетипичный архиерей с офицерской выправкой и без духовного образования – «воспитанник монастыря», как говорил он о себе, – святитель выглядел необычно на фоне своей эпохи, и значение его трудов стало открываться только спустя десятилетия после смерти. Однако, соприкоснувшись с ним, многие современники за внешним лоском блестящего военного инженера увидели одаренного строителя дома духовного. Не холодные камни, а живые люди в его мудрых руках созидали собою Церковь Кавказскую.

Имея предписание Святейшего Синода устранить выявленные в епархии нарушения, святитель почти полностью сменил состав духовной консистории, в которой на тот момент не было ни одного человека даже с семинарским образованием. Однако вслед за этим сразу же выплатил епархиальным служащим значительное пособие из своих личных средств и рапортовал в Синод о том, что прежний оклад (втрое меньше, чем у сторожа) «не допускал и не допускает ни одного достойного чиновника к служению в консисторской канцелярии». Причиной соблазна для кавказской паствы он прямо назвал то, что епархиальное ведомство оказалось «предоставлено самому себе и нищете своей». С тех пор святитель постоянно и настойчиво добивался достойного содержания епархии. Однако запрошенные средства стали выделяться только с 1862 года – как раз после его ухода на покой.

Как и предписывалось ревизией, владыка Игнатий вдвое увеличил количество благочинных, но и в этом вопросе он не удовлетворился формальным решением. Помимо официальных рапортов, он стал приглашать священников в Ставрополь для личных бесед, а после Пасхи принял решение лично посетить все важнейшие приходы Кавказской епархии – впервые с момента ее основания. Шел последний год Кавказской войны, «не было места на всем Предкавказье, где не угрожали бы или плен, или меч, или шашка, или меткая пуля черкесская». Однако сказывалась офицерская закалка и глубокая вера – за два года святитель объехал десятки приходов от Дагестана до Тамани, проделав на лошадях путь свыше трех с половиной тысяч километров. Он с благодарностью отмечал радушие, гостеприимство и открытость священников Кавказа, среди которых встретил множество «отличного достоинства людей». «Священнослужители края стоят, за редким исключением, на высоте своего пастырского призвания», – подводил он итог.

Показательно отношение святителя к тем, кто составлял это «редкое исключение», – провинившимся клирикам (после объезда восточной части епархии таковых обнаружилось девять). Он не переводил их с места на место, чтобы не распространять соблазн среди прихожан, а напротив, собирал вокруг себя, в архиерейском доме, для совершения богослужений и несения послушаний. «Церковь с домиком моим находится посреди большого сада… вдали от шума и весьма напоминает Оптин скит». В эти годы ставропольский архиерейский дом, наполнившись со всей России учениками святителя, стал именоваться Андреевским крестовым монастырем. Здесь воплощались заветы «отца современного иночества». В этой тихой атмосфере уединенной городской окраины он со вниманием и великодушием исправлял оступившихся пастырей, всячески заботясь, чтоб их епитимия не коснулась тяжелым бременем семьи, оставшейся на время без кормильца. Наказания нередко смягчались по ходатайству братии, их сроки (от одного до трех месяцев) сокращались «во внимание к смирению просителя» или ради великих церковных праздников. Святитель с любовью писал: духовенство Кавказской епархии «очень девственно… его погрешности и недостатки более грубы, нежели глубоки». Он ценил эту неиспорченность духом времени и чуждыми западными ценностями, стремился привить простым и искренним сельским пастырям церковную культуру и христианское благочестие.

Большие надежды святитель Игнатий возлагал на новое поколение священнослужителей, вышедших из стен Кавказской семинарии. Будущих пастырей он тоже стремился приблизить к себе, ради чего нашел для семинарии новые здания близ Андреевской церкви. Намеченные обер-прокурором дома Владыка отверг, так как с одной стороны они примыкали к рынку, а с другой – соседствовали с девичьим училищем. Ревизия подтвердила, что предложенные епископом строения значительно лучше прежних, и семинария окончательно обосновалась возле архиерейского дома. Студенты ежедневно участвовали в богослужениях по монастырскому уставу. По вечерам в праздники святитель приглашал к себе несколько человек преподавателей и наиболее достойных юношей на чай, угощал их сладостями, фруктами и вел духовно-назидательные беседы. В целом в воспитании он больше уделял внимания мерам поощрения, чем наказания. В одном из первых же журналов семинарского правления после своего прибытия на Кавказ Владыка наложил резолюцию, где требовал поименно сообщать ему о воспитанниках, отличившихся благонравием.

Разъясняя правила применения общепринятых в те годы наказаний, святитель требовал, чтобы воспитатели делали упор на нравственное воздействие, развивая в детях и юношах совестливость – подлинную основу их доброго поведения, а также тщательно обсуждали справедливость и соразмерность наказаний, чтобы они были разумно-человеческими, без увлечения и горячности: «Благочестивый и благонамеренный воспитатель должен положить себе за правило не прибегать в час своего гнева ни к выговору, ни к наказанию. Час гнева есть час безумия для всякого разгневавшегося, хотя бы он принадлежал к первейшим мудрецам». «Высокий, благородный характер воспитателя – главнейшая узда для воспитанников».

Это поистине отеческое отношение приносило свои плоды. Спустя десять лет синодальный ревизор Керский дал воспитанникам Кавказской семинарии характеристику, которая золотыми буквами запечатлелась в ее истории: «воспитанники Кавказской семинарии резко отличаются от того оригинального типа, который характеризует семинаристов центральных губерний России… в них нет того горького, разъедающего чувства недовольства и озлобления, какое обыкновенно вырабатывает тип бурсака; напротив, преобладает довольство настоящим и спокойный взгляд в будущее… Чувство чести – главный мотив их нравственных действий. Оно оберегает их от грубых пороков и исправляет от лени».

Таким же подходом руководствовался епископ Игнатий и в отношении к пастве. Сотни казачьих станиц Линейного войска были оторваны от Кавказской епархии почти с момента ее создания. Казаки не хотели подчиняться обер-священнику в далеком Тифлисе, но Александр II пока не разрешал их возвращение под омофор ставропольского епископа, ссылаясь, что «установленный порядок важен для ослабления раскола». Святитель не избегал общения с раскольниками – по его мнению, пастырь «должен быть вполне чужд тщеславия и вражды к ближнему, чтобы не выразить их… насмешкой или колким словом». По его просьбе Синод разрешил ему посетить эти приходы – более того, предписал обер-священнику Кавказского корпуса организовать во всех станицах встречи, подобающие сану святителя. «Стремись исцелить рану ближнего словами любви и смирения, – писал святитель Игнатий, – да дарует тебе Господь великий дар Свой – спасение ближнего твоего». В Терском войске он сам проводил беседы с казаками-старообрядцами: «Видишь, ты какой простой, владыка! И нас понимаешь, и мы тебя понимаем и говорить с тобою можем». Однако горький опыт прежних обид и непонимания обычно брал верх: «Мы бы и поддались на твои слова, да ведь ты сегодня, а завтра на твое место другой станет, который с нами говорить не будет так, как ты, да и слушать-то нас не захочет». Тем не менее, казаки любили ставропольского владыку: после освящения Георгиевского знамени, пожалованного Императором Линейному казачьему войску за храбрость и примерную службу в Крымской войне, многие из них сопровождали его от станицы Михайловской до самого дома.

Поездка владыки Игнатия по епархии имела судьбоносное значение для города Ставрополя и всего Кавказа. Как раз в это время генерал-лейтенант Филипсон разрабатывал проект разделения Кавказского края на Кубанскую и Терскую области. Ставрополь хотели оставить лишь уездным центром. На запрос Наместника о судьбе Кавказской епархии святитель твердо ответил: «Ставрополь должен остаться епархиальным городом».

Не все свои планы удалось осуществить святителю за неполные четыре года. Церковное строительство в Иоанно-Мариинском и Марие-Магдалинском женских монастырях, целый ряд совместных проектов с архитектором Воскресенским (от колокольни Казанского кафедрального собора до Петропавловской церкви села Новогригорьевка), Спасский собор в Пятигорске и Успенский в Моздоке – нет смысла перечислять все его начинания в этом кратком слове. Даже сельские приходские библиотеки при нем выписывали академические журналы с творениями Святых Отцов Западной и Восточной Церкви.

Он очень верно задал основное направление развития духовной жизни епархии и придал ей совершенно иной масштаб.

Однако в истории нет условного наклонения, и в 1861 году святитель Игнатий был вынужден уйти на покой. В письме князю Урусову он признавался: «Я здесь живу очень спокойно, пользуюсь любовию всех, в особенности духовенства, и никак бы ни стал проситься отсюда, если б не был к тому побуждаем князем Баря́тинским, который настроен против меня…» В феврале Наместник потребовал перевести епископа Игнатия в одну из волжских епархий, а в марте сам тяжело заболел и, выехав за границу для лечения, так и не вернулся к государственной службе. Потом святителю предлагали вновь выйти на общественное служение, но его решение было продуманным и окончательным: «Рассматривая с одной стороны мое крайнее изнеможение от продолжительной болезненности, с другой мое положение в служебном отношении, я решил исполнить давнее свое желание – совершенно устраниться от вверенного мне дела…»

150 лет назад, в день Пасхи он отслужил последнюю в своей жизни Божественную литургию, а 30 апреля (по юлианскому календарю) мирно отошел ко Господу. Юбилейным Архиерейским собором в год 1000-летия Крещения Руси епископ Кавказский и Черноморский Игнатий был прославлен в лике святых. С момента освящения в 1989 году первого в России домо́вого Свято-Игнатиевского храма Ставропольская духовная семинария вверена его молитвенному предстательству.